В.Вейбецаль. Наполеон в Москве.
Литография по рисунку Ф. Френцеля с литографий А. Адама.
Середина XIX в.
Эрфурт.
Пожар и грабежи в Москве
В это же время начинал выполняться план, родившийся в момент
патриотического энтузиазма: пожертвовать Москвой для спасения государства,
т.е. поджечь этот громадный город и приготовить французской армии невиданный
костер. В продолжение нескольких недель в поместье князя Репнина,
расположенном в шести верстах от города, было выстроено что-то наподобие
арсенала, где изготовлялись фейерверки, конгревовы ракеты и другие
взрывчатые снаряды для выполнения великого проекта. Чтобы рассеять или
предупредить беспокойство и подозрения народа, губернатором заранее
распространялись афиши, где говорилось, что строится громадный аэростат, с
помощью которого правительство надеется разбить всю неприятельскую армию. За
несколько дней до прибытия французов сделали пробу этих фейерверков, после
чего в народе все заговорили о готовящемся пожаре — одни с таинственным
видом, другие более открыто. Поспешность же, с которой покидали город более
зажиточные и почетные классы населения, говорила о чем-то зловещем. В тот же
самый день, когда Москву оставила большая часть населения, огненный шар
разорвался в квартале Яузы, что являлось как бы сигналом для жителей. В то
время как здесь сделался добычей огня небольшой дом, у Каменного моста
громадный винный магазин, принадлежавший казне (Винный двор), пылал со всех
сторон. В этот же вечер, около одиннадцати часов, появился огонь с гораздо
большей силой в магазинах около биржи, которые были наполнены маслом, салом
и другими горючими материалами; огонь здесь распространялся с такой
быстротой, что не представлялось возможности его удержать. Потребовали
городские трубы, но их нигде не оказалось; говорили, что полиция их вывезла
так же, как и другие инструменты, необходимые для тушения пожара. Искали
средств потушить огонь в одном месте — он разгорался с большей силой в
другом.
3-го*, во вторник, поднялся северо-восточный ветер, и теперь все магазины
около биржи были в огне. Наполеон с утра в этот день водворился в
Кремлевском дворце. Он был поражен при виде такого грандиозного пожара и дал
приказания тушить огонь. Но каково должно было быть его удивление, когда ему
доложили, что огонь свирепствует во многих местах сразу, что всюду громко
говорят о проекте сжечь весь город и оставить французам только груды пепла.
Наполеон не хотел сначала верить, что можно было прибегнуть к такой крайней
мере, но многочисленные поджигатели, захваченные со взрывчатыми веществами,
подтверждали достоверность слуха; многие из них были приговорены к
расстрелу. Говорят, это были служащие в полиции, переодетые казаки, солдаты,
мнимые раненые, семинаристы, которые смотрели на это дело как на заслугу
перед Богом.
Между тем буйная чернь взламывала двери и бросалась в погреба магазинов,
которым угрожал огонь. Сахар, кофе, чай были скоро разграблены; затем
принялись за кожи, обувь, мелочные, железные и медные товары, меха, материи
и наконец за предметы роскоши. Солдаты, бывшие сначала спокойными зрителями,
скоро приняли живейшее участие в этом опустошении. Мучные магазины были
расхищены, вина и водки наводняли погреба — одним словом, город сделался еще
большей жертвой хищничества, чем огня.
План сожжения города, предпринятый русским правительством как военная мера,
вызвал грабеж, что являлось неизбежной местью со стороны врага, потерявшего
надежды, которыми его давно ласкали. Какое вознаграждение предложили
войскам, истощенным трехмесячной усталостью и сражениями, испытавшим
всевозможные лишения и обнадеженным торжественными обещаниями найти в Москве
конец своим страданиям, лекарство от всех недугов, утоление всех своих нужд?
Здесь же не было теперь никакого различия между французом и русским,
иностранцем и обывателем, — все было разграблено самым диким способом. Те,
которые уцелели от огня, не избежали грабежа, причем хищничество выливалось
в такие безобразные формы, что многие жалели, что не были похоронены вместе
с имуществом под пеплом своего дома.
Пожар же в городе в свою очередь продолжал опустошения: Тверская была в огне
и начинала заниматься Никитская; параллельно с этим загоралась Покровка, а
поднявшийся северо-восточный ветер еще более увеличил сокрушительную силу
огня. Таким образом в среду, 4-го утром, кругом Управы Благочиния, которая
уцелела от огня, не осталось ни одного магазина, ни одного дома — все было
уничтожено. Одна ракета была даже брошена на одно из зданий в Кремле с
намерением поджечь и эту местность, но огонь был сейчас же потушен
императорской стражей. Тогда Наполеон, видя себя окруженным со всех сторон
огнем, решил, что для него будет безопаснее покинуть Кремль и удалиться в
Петровский дворец.
Около 4 часов вечера ветер изменился на юго-восточный, но это был не ветер,
а в настоящем смысле слова ураган. Огонь, перебросившийся на другую сторону
Яузы и Москвы-реки, раздувался ветром с такой силой, что скоро представлял
необъятный вулкан, кратер которого извергал потоки пламени и дыма. Это был
потоп из огня, который в несколько часов истребил все кварталы по ту сторону
обеих рек, всю Солянку, между тем как Моховая, Пречистенка, Арбат
представляли такое же зрелище. Нужно было быть свидетелем, чтобы вообразить
себе эту ужасающую картину.
Повсюду встречались несчастные с жалкими остатками своего имущества, которые
им удалось вырвать из пламени; раздавались раздирающие крики людей, попавших
в руки мошенников, которые их безжалостно грабили. Многие из этих
пострадавших отправились к императору в Петровский дворец просить о помощи.
Наполеон, казалось, был тронут их участью и обещал принять все меры, чтобы
облегчить их положение. Более четырехсот человек из них были помещены в
Красный дворец у Красных ворот, где им были предоставлены не только приют,
но и продовольствие.
Во вторник, 5-го, ветер, который теперь дул с востока, безжалостно разрушал
все на своем пути, как и накануне. Огненные облака неслись со Сретенки на
все Мещанские и Трубу. Огонь захватил в своем неудержимом порыве часть
Мясницкой, Красные ворота, Дровяной рынок, Старую и Новую Басманные,
наконец, всю Немецкую слободку. Море огня наводняло все кварталы города;
волны движимого ветром пламени живо напоминали морские волны во время бури.
Несчастные жители слободки, преследуемые огнем, принуждены были бежать на
кладбище, расположенное около военной больницы, но даже и тут они не
чувствовали себя в полной безопасности. При виде этих бледных, измученных
лиц среди могил, освещенных отблесками огня, можно было подумать, что это
призраки, вышедшие из своих могил.
Многих радушно приютил у себя Неаполитанский король, который теперь
основался во дворце князя Алексея Разумовского, но помощь эта была
незначительна в сравнении с громадным количеством пострадавших. В это время
огонь обнимал нижнюю часть Петровки и уничтожил все прилегающие магазины
внизу Кузнецкого моста. Пламя, перебрасываемое ветром, угрожало перейти на
все пространство моста и истребить все магазины, которые поднимались по
направлению к Лубянке. Жители этого района, с узлами на спине, казалось,
готовы были на эту последнюю жертву, когда рота стрелков новой императорской
гвардии, вооружившись ведрами, стала так энергично поливать подвергнутые
опасности дома, что быстро предупредила здесь распространение огня. Таким
образом был спасен весь этот квартал, один оставшийся нетронутым в целом
городе. Он заключал ломаную линию, которая начиналась с Кузнецкого моста,
поднималась по Рождественке, потом направлялась направо по бульвару на
Мясницкую до Покровки, а с Покровки — по бульвару на Маросейку, которая
оканчивается внизу Кузнецкого моста. Церковь св. Людовика, которая могла
сгореть от одной искры, охранялась чудесным покровительством Провидения.
Около 3 часов утра небо покрылось тучами, полил сильный дождь, ветер утих и
сила огня уменьшилась. В это время исчезло только три дома на Новой
Басманной, большая часть Горохового поля и Демидовская улица, которая вела в
Летний сад.
В пятницу, 6-го, дождь продолжал идти, и пожар, казалось, затихал; вечером,
правда, огонь еще вспыхнул в некоторых местностях, но уже с гораздо меньшей
силой — уничтожено было несколько магазинов у Тверских ворот.
В субботу, 7-го, Наполеон решил возвратиться в Кремлевский дворец, находя
теперь свое положение в нем безопасным. Первые его заботы были направлены на
пострадавших всех сословий населения. Он приказал выбрать старшин, которые
должны были заботиться о всех, оставшихся без приюта и без съестных
припасов, открывать убежища, где бы могли селиться погорельцы, — всем им он
обещал выдавать пайки.
Видя, что Воспитательный дом избежал пожара, он призвал генерала Тутолмина,
приказал ему доложить о состоянии Дома и спросил, не желает ли он сделать
доклад Ее императорскому Величеству государыне императрице, который он
пошлет с нарочным. (Этот доклад остался без ответа.) Затем император
позаботился о больницах, которые в большинстве случаев были спасены от
пожара. Но каково было его удивление, когда ему доложили, что они находились
в самом плачевном состоянии; что там не было ни врачей, ни лекарств, ни
надзора; что найдено множество мертвых; что из более чем 15 тысяч
привезенных раненых половина погибла; оставшиеся же в живых терпели страшные
лишения. Немедленно было организовано бюро помощи из хирургов французской
армии для всякого рода больных, которые должны были быть размещены в удобные
дома, причем врачи обязаны были давать императору подробные отчеты о
состоянии здоровья этих несчастных. Кроме того, было приказано
генерал-губернатору маршалу Мортье и дивизионному генералу графу Мильо
выбрать муниципалитет и упорядочить полицию, чтобы водворить спокойствие в
городе и тем обеспечить населению безопасное в нем существование. Но
благодаря медлительности, с которой обыкновенно возникают подобного рода
организации среди беспорядочного войска, благодаря путанице, в которую
попала нарождающаяся администрация, работы эти свелись к нулю.
Наконец, Наполеон, чтобы скрыть свое замешательство, в котором он находился,
неосторожно попав в неприятельскую страну и не видя нигде помощи, хотел
уверить своих солдат, что его намерение было провести зиму в Москве, и
приказал собрать все остатки французской труппы, чтобы образовать
императорский театр. Созваны были также все музыканты, чтобы давать ему
концерты.
В воскресенье, 8-го, начали уже думать, что после разразившейся грозы
наступило спокойствие. Но какое это было спокойствие! Никто не решался выйти
из дому, боясь быть публично ограбленным. Все, что уцелело от пожара, было
разграблено; то, что ускользнуло от солдат в их первых поисках, сделалось
теперь предметом их ненасытной жадности. Солдат совершенно не уважал ни
стыдливости робкого пола, ни невинности ребенка в колыбели, ни седых волос
стариков; и даже несчастные лохмотья ограбленной огнем нищеты сделались
добычей для людей, беспощадно обиравших своих братьев. Не знаю, по какой
причине были покинуты все церкви, но в продолжение целых двух недель не
слышно было ни одного звука колокола — и это в городе, где такое множество
храмов. Не встречалось ни одного священника, не было признаков богослужения.
Даже в самые ужасные минуты бедствия народ не имел возможности излить душу
перед алтарем своего Бога.
Аббат Сюрюг
Примечания:
* Аббат Сюрюг и до этих событий жил в Москве, потому считает даты по
старому стилю (Ред.).
Фрагмент воспоминаний опубликован в кн.: Французы в России. 1812 г. По
воспоминаниям современников-иностранцев. Составители А.М.Васютинский,
А.К.Дживелегов, С.П.Мельгунов. Части 1-3. Москва. Издательство "Задруга".
М., 1912; Современное правописание выверено по кн.: Наполеон в России в
воспоминаниях иностранцев. В 2 кн. М., Захаров, 2004.
