Около полуночи я пошел проверять посты, расставленные в городе. Подойдя к
тому, который стоял около биржи, я заметил густой дым, но без огня;
караульный офицер сказал мне, что видит этот дым уже второй раз, но что все
двери заперты, и потому он думает, что дым происходит от какой-нибудь самой
естественной причины и французская армия здесь ни при чем. Разговаривая с
ним и осматривая, откуда мог появиться дым, я вдруг заметил огонь; я побежал
на площадь и вернулся в сопровождении сотни солдат, велев остальной
частибатальона вооружиться. Хотя мое отсутствие продолжалось очень недолго,
но, вернувшись, я увидел, что один дом уже в огне. Пожар начался!
Я послал предупредить маршала, который велел разыскать пожарные трубы и
принять все необходимые предосторожности, чтобы помешать его
распространению. Ветра не было, и огонь разгорался медленно, но мы ничего не
могли сделать, так как двери дома были заперты и у нас не было никаких
орудий, чтобы их взломать.
Убедившись, что горевший дом не соприкасался с другими и что, по всей
вероятности, он один только и сгорит, я с помощью нескольких человек взломал
все-таки большую дверь и вошел внутрь. Пожар легко было бы потушить, если бы
были трубы. Один из помогавших мне людей сказал по-итальянски, что в городе
не было ни одной трубы и что губернатор увез их с собой. Он уверял меня,
что, по всей вероятности, дома поджигаются также по приказанию губернатора
людьми, выпущенными из тюрьмы. Я послал сказать обо всем этом маршалу, а сам
за неимением пожарных труб старался локализировать огонь, решив разрушить
маленький домик, примыкающий к горящей стене, и таким образом помешать огню
распространиться дальше. Человек 20 стрелков-гренадер, человек 10 жителей и
я — мы все принялись за работу. Во время нашей работы подъехал маршал
посмотреть, в чем дело. Он не хотел верить, что дом подожжен русскими Он
нашел, что я сделал все необходимое, чтобы прекратить несчастье. Он
удалился, а мы продолжали работать. Я проверил, что все двери биржи были
заперты и что ни один француз не побывал там. Внутри здания я нашел
нескольких человек, которые повторили мне то же самое. После невероятных
усилий и после четырехчасовой утомительной работы мы наконец разобрали
маленький домик. Я думал, что все уже кончено и потеря выразится несколькими
малостоящими строениями биржи. Я страшно устал, едва держался на ногах и,
отправившись на площадь, проспал часа полтора; меня разбудили и доложили,
что загорелось с другой стороны биржи, в доме, стоящем с подветренной
стороны. Я поспешно направился туда; к нам присоединилось несколько человек
жителей; мы приложили невероятные усилия, чтобы прекратить огонь, и достигли
этого к 12 часам дня. Теперь можно было надеяться, что настал конец нашим
несчастьям. Мы все умирали от усталости, как вдруг увидели нечто такое
ужасное, что невозможно даже было себе представить. Город был подожжен с
шести совершенно противоположных друг другу сторон, и в то же время природа
как бы вошла в соглашение со злодеями, уничтожавшими в один миг памятники
нескольких веков: поднялся такой сильный ветер, что огонь перебрасывало на
громадное расстояние. Ночь с 15 на 16 сентября была ужасна! Шум от
разрушающихся домов, перспектива всеобщего пожара, вид несчастных, едва
спасшихся от пламени, — все это представляло тяжелое зрелище.
16-го числа в 12 часов дня я получил приказ вернуться в полк. Без всякого
сожаления я отказался от управления, которым я заведовал. Оно принесло мне
только много забот, но не дало даже возможности оказать помощь несчастным,
бедствия которых были ужасны. Я был глубоко взволнован. Печаль моя усилилась
при приближении к Кремлю. Солдатам было разрешено брать все что угодно из
горящих домов, и вот я увидел их, нагруженных добычей, отнятой у несчастных
жителей, так как под предлогом разграбления горящих домов они грабили во
всех.
17-го ветер переменил направление и перекинул огонь к Кремлю; тогда
император выехал из Москвы. Невероятные усилия были употреблены, чтобы
спасти хоть часть города, но каторжники, которым было приказано поджигать,
исполняли этот приказ с таким рвением, что все наши усилия были тщетны.
Я поместился в доме одного полковника, имя которого мне было знакомо и
которого я видел в Тильзите; мне удалось спасти его дом от пожара и
разграбления.
18-го числа буря, продолжавшаяся уже три дня, настолько усилилась, что на
площадях и улицах невозможно было удержаться на ногах. Я стоял у окна и
смотрел на печальный вид города, как вдруг увидел во дворе дома против меня
мужика, поджигавшего кучу соломы, которую он подложил под деревянное
строение. Я стремительно выбежал, и нам удалось спасти этот дом. Мужика
задержали как раз в тот момент, когда он поджигал дом с другой стороны; он
был так спокоен, точно он разводил огонь в своей собственной печке, и его,
по показаниям свидетелей, отправили в тюрьму. Что с ним стало, я не знаю.
Таких поджигателей задержали очень много, и их судили военным судом.
Негодование, возбужденное ими, было так велико, что суду не было даже дано
обычной торжественности, которая могла бы устрашить первых подстрекателей.
Между прочим, более 20 человек было поймано с поличным, и все они
признавались, что получили приказ сжечь город, как только в него войдет
французская армия. Однажды мне пришлось отправиться в полк, и, вернувшись, я
застал мой дом в беспорядке. Мои слуги и гвардейцы с лошадьми и вещами
стояли на улице, не зная, куда идти. Они мне рассказали, что, как только я
вышел, они увидели опять напротив в доме человека, который поджигал солому.
Они хотели пойти затушить огонь, как и в первый раз, но двери дома оказались
запертыми, и они не могли войти внутрь; не прошло и минуты, как он был весь
в огне, а так как ветер был в сторону моего дома, они поспешили вывести
лошадей и фургоны.
Буря все продолжалась. Солдаты рыскали по улицам в сопровождении русских
мужиков, которые указывали им дорогу и помогали грабить.
Вышел приказ, чтобы все войска были вооружены и чтобы защищали только Кремль
и часть города, находящуюся около Кузнецкого моста, где жили иностранные
купцы. Я поместился в уцелевшем доме секретаря Нелединского-Мелецкого. Там
был управляющий, говорящий немного по-французски. Он заявил мне, что его
хозяева увезли все с собой. Я ровно ничего не нашел в этом доме, даже
постели, хотя французы не были еще там. Мне показалось, что управляющий
поступает так же, как и другие: он брал себе все, принадлежащее его
хозяевам, надеясь по их возвращении свалить все на французов. Я ничего не
мог получить в доме, однажды я попросил у него стакан вина, но он сказал
мне, что в погребе осталось всего 28 бутылок, но на другой день гвардейцы
рассказывали мне, что ночью управляющий вывез целую телегу вина и различных
вещей.
19-го числа пожар продолжался, но пошел очень сильный дождь, ослабивший силу
огня.
20-го дождь продолжался, и огонь стал еще меньше, чем накануне.
21-го прекратился пожар, продолжавшийся с 12 часов ночи 14-го числа, т.е. 8
суток. Император вернулся в Кремль. Отдан был приказ прекратить грабеж;
задерживали солдат, несших награбленные вещи, которые они тут же складывали
на землю под охрану гвардейцев. Жалко было смотреть на богатые меха,
серебряные и золотые вышивки и разные другие драгоценные вещи, валяющиеся в
грязи.
Я думаю, что более трех четвертей домов в Москве были истреблены. Уцелел
Кремль и еще несколько домов, находящихся по большей части около Кузнецкого
моста, где мы квартировали...
Вьоне де Маренгоне
Фрагмент воспоминаний опубликован в кн.: Французы в России. 1812 г. По
воспоминаниям современников-иностранцев. Составители А.М.Васютинский,
А.К.Дживелегов, С.П.Мельгунов. Части 1-3. Москва. Издательство "Задруга".
М., 1912; Современное правописание выверено по кн.: Наполеон в России в
воспоминаниях иностранцев. В 2 кн. М., Захаров, 2004.
