П.Лакруа. Смоленск 18 августа. Литография по рисунку А. Адама. 1828.
От Смоленска до Гжатска
В Дорогобуже мы наконец узнали обо всем, что делалось в великой армии за
наше отсутствие; что произошло у Смоленска и от Смоленска до Дорогобужа; как
Наполеон победоносно и быстро движется к Москве; что он уже в Вязьме и что
вся большая дорога от самого Смоленска так же опустошена, как здесь, вокруг
нас, у Дорогобужа. Нам советовали запастись необходимым, ибо на всем пути
позади армии ничего не найдешь ни для людей, ни для лошадей. Но где взять,
когда брать нечего? Пришлось двигаться дальше наудачу, без всяких запасов.
Мы продолжали свой путь по разоренной дороге. Ранним утром нам попался
курьер, отправленный Наполеоном из Вязьмы в Вильну. Ему некогда было
отвечать на наши расспросы, однако он крикнул нам, что не помешало бы нам
поторапливаться, чтобы принять участие в генеральном сражении. Мы прошли в
этот день 42 версты.
На полдороге, приблизительно на версту вправо от большой дороги, мы увидели
монастырь (Болдино), о котором у нас ходила молва, что это женский
монастырь, в котором французы помимо грабежа насильственным и весьма
нехристианским образом предавались любви. К вечеру нам опять ласково светило
солнце, мы расположились у прекрасного поместья на возвышенности и в
изобилии нашли созревшие хлеба для своих усталых коней, зато все остальное
давно уже было съедено.
В глаза нам бросались такие же предметы, как и вчера. На прекрасной дороге и
близ нее виднелись остатки сожженных или брошенных и начисто разграбленных
домов и деревень, шалаши русских и французов, следы тех и других, какие
часто остаются при быстрых передвижениях, — клочки одежды, сломанные колеса
и телеги, сбруя, трупы, дохлый вьючный и убойный скот. Жителей тех мест мы
не видели даже тогда, когда мы ради корма лошадям и пропитания себе далеко
отклонялись от большой дороги. И не только города и села, но и прилегавшие к
дороге леса носили на себе самые явные следы этой опустошительной войны.
Теперь мы ежедневно встречали все больше отсталых от великой армии в
странных сочетаниях и образах. Нередко попадались небольшие телеги,
запряженные в одну или в пару тощих лошадей (их звали в ту пору не конями, а
коняками); на телеге кое-какие припасы и три-четыре гордых гвардейца или
гренадера, довольствующихся кое-как. Телегу обычно окружало еще несколько
солдат, изнуренных жарой и тяжестью своего вооружения и багажа, либо
спешенных кавалеристов со своей поклажей, не приспособленной к носке. Иногда
попадались огромные кирасиры на мелких польских крестьянских лошадках,
волочившие ноги по земле. Иногда такой всадник окружен был многими своими
товарищами, но уже без лошади. В другом месте двое — четверо егерей гнали
перед собой усталую скотинку. То в смешном, то в жалком виде такие отряды
грабителей, мародеров, легкораненых и отставших в поисках за провизией
тянулись за великой армией к одной великой цели — к Москве.
Борясь с нуждой и кое-как перебиваясь, мы прибыли 4 сентября в Вязьму. Здесь
военные события были еще свежее, а опустошение только что началось. Ласково
встретившая нас часть города, со стороны нашего прибытия, пострадала лишь от
грабежа, но не от огня; зато противоположная часть, откуда дорога повела нас
на Гжатск и Можайск, еще дымилась от пожара.
Мы встретили много раненых офицеров и солдат из легкой кавалерии Мюрата,
рассказавших нам, что за городом русская конница оказала упорное
сопротивление, что могло показаться, будто здесь дело дойдет до настоящей
битвы, что было много раненых.
Мы шли дальше по большой дороге, которая все более и более являла картину
войны. Нам попадались нагромождения телег и лагерные огни, встречались
раненые, кругом валялись тела павших воинов, и по всему можно было узнать,
что мы все ближе к великой армии... В эту ночь и на следующее утро в первый
раз стало заметно холодней; мы очень зябли, однако полуденное солнце снова
согрело нас. Еще чувствительнее холод стал 5 сентября, когда мы на заре
подошли к городку Гжатску. Уже попадались всадники в бабьих шубах и
наушниках из овчины и т.п. Эти новые костюмы давали богатую пищу смеху,
однако не были запрещены. Полковой майор фон Гайсберг в последнюю ночь
подарил мне шубу. За этот дар я по сию пору ему признателен. Я тщательно
берег этот дар — вообще в то время хлеб и другое необходимое ценилось дороже
золота — до тех пор, пока на обратном пути, за Оршей, я не лишился лошади и
не был вынужден, идя пешком, сбросить шубу; так она и осталась в придорожном
рве.
Нередко случалось, и в эту войну в особенности, что наши предшественники
разбрасывали много соломы вокруг опустевших домов вдоль дороги; приходилось
покидать лагерь, не потушив костров, огонь разгорался, охватывал уцелевшие
от прежних пожаров деревянные дома, и мы покидали лагерные свои стоянки в
огне, вовсе не будучи сознательными поджигателями. Такова уж война! Трубач
трубит, бьют барабаны, хватаешься за оружие, идешь и не приходится думать о
том, что делается позади.
Роос
Фрагмент воспоминаний опубликован в кн.: Французы в России. 1812 г. По
воспоминаниям современников-иностранцев. Составители А.М.Васютинский,
А.К.Дживелегов, С.П.Мельгунов. Части 1-3. Москва. Издательство "Задруга".
М., 1912; Современное правописание выверено по кн.: Наполеон в России в
воспоминаниях иностранцев. В 2 кн. М., Захаров, 2004.
Далее читайте:
Смоленское сражение
- оборонительные боевые действия русских войск 4 - 6 (16-18) августа
1812 г.
